Тётя Люба «Карабин»

Тётя Люба в отпуск не ездила – ей было некуда.
– Ее родители погибли в «голодомор»… рассказала мне мама.
– Как это?
– Был страшный голод, людям было нечего есть.
– А тётя Люба?
– Любаша попала в детдом… А потом она завербовалась на север.

Слова «детдом» и «завербовалась» долго оставались для меня непонятными. Почему про детский дом взрослые говорят с оттенком сожаления и сочувствия, ведь если дом детский – в нем должно быть много детей, а это так весело? И завербовалась – это же от вербы, а они такие красивые, у них пушистые «котики» на ветках весной.

Кур для бульона, когда я болела, мама покупала на птичнике, где тогда работала тётя Люба.
А потом главные метеорологи страны вдруг заинтересовались севером Камчатки, и сделали несколько пунктов метео-наблюдения – и в Манилах. Чтобы работать на метео-пункте, нужно было поехать в Петропавловск на двухнедельную учёбу. Вызвалась тётя Люба – у неё к тому времени стали болеть руки от тяжёлой работы на птичнике.
В Петропавловске и на курсах тёте Любе не понравилось, и она вернулась через несколько дней.
Но больше желающих морочиться с графиками и цифрами в Манилах не нашлось, да и зарплата была небольшой, и ей прислали бандероль, в которой были все разъяснения и инструкции.
Тётя Люба заказала очки в Каменском – магазина оптики в Манилах не было, и она месяц сидела по вечерам в очках, изучая толстую пачку инструкций.
Ей помог мой отец, который вернулся с приисковой вахты. Тётя Люба обратилась к нему за помощью.
Папа полистал инструкцию, хмыкнул и сказал:
– Нет тут ничего сложного! Дай карандаш! Вот здесь говорится, когда и как температуру отмечать нужно, а здесь – замеры воды. Ну, и это ещё нужно, – он поставил «галочки» на нескольких страницах. – А остальное… остальное тебе не нужно.

Так во дворе тёти Любы появились флюгер и другие метеоприборы, и она стала работать дома, да еще надо было ходить на Сухую речку и Пенжину, отмечать приливы-отливы и брать пробы воды.

С Сухой речкой у тёти Любы были свои отношения. Она ею восторгалась, ссорилась с ней, потом мирилась.
– Вчера пробу воды брала, на камень встала, и как поскользнулась! Вот чертяка! По пояс мокрая пришла! – охала она вечером, когда мы пришли к ней на чай.
– А река тут причем? Ты ж сама поскользнулась?
– Да она волной как шлёпнула о камень, я вздрогнула, тетрадку выронила. Потянулась за ней, и в воду! Ладно, не растаю!
Я вчера на склады ходила, купила себе сапоги! Смотри, какие красивые!
Тётя Люба славилась своим блатом на рыбкооповских складах, где можно было тогда по знакомству купить даже импортные вещи.
– В клуб будешь в них ходить?
– Зачем в клуб? Вот соберусь, поеду на материк, на родину. Я ж знаю, из какого села меня привезли. Поеду своих искать, родню.
– И как ты их найдешь? По запаху, что ли? Тебе же в детдоме фамилию другую дали.
– Но имя-то моё! И ещё я песню помню, которую часто дома пели…
Что ж ты опустила глаза?
Разве я неправду сказал?
Разве устами алыми
Ласковых встреч не искали мы?
– Наверное, у кого-то пластинка была такая… И ты по одной песне родню найти хочешь?
– А что? Приеду, выйду к магазину и как запою!
Мама вздыхала, вздыхала и тётя Люба, а потом, махнув рукой, начинала смеяться

А еще тётя Люба на Сухой речке искала золотой самородок. Напрасно отец говорил ей, что нет там никакого золота. Тётя Люба выбирала те камни, которые ей глянулись, приносила домой и складывала на поднос хохломской росписи. Потом показывала их отцу. Тот разводил руками:
– Да нет тут никакого золота!
– Нет, ты посмотри, вон какие прожилки блестят!
– Не золото это!
Вскоре красивых камней набрался полный поднос, и я мне очень нравилось разглядывать их.

Тетя Люба тоже тундру любила, но не пешеходную, как мы с мамой, безлошадные. В хозяйстве её мужа дяди Васи были и мотоцикл, и снегоход, и лодка моторная, и карабин, и двустволка. Дядя Вася не фигурирует в моем рассказе потому, что был он человеком почти бессловесным, и если не работал на бульдозере летом и вездеходе зимой, то пропадал на рыбалке или охоте. И тётя Люба, чтобы он совсем не одичал, как она говорила, ездила вместе с ним. Научилась из ружья стрелять, да так, что несколько раз переплюнула мужа по числу подстреленных уток.

Долгое время у них жил Акбар, помесь лайки и овчарки, любимец тёти Любы. Она его брала с собой в тундру, и ему позволялось иногда заходить в дом.
Неподалеку от дома тёти Любы стоял магазин, и путь местных пьянчужек к нему лежал вдоль забора. Акбар так яростно лаял на них и кидался на забор, что однажды пьяные мужики рассвирепели, выломали штакетник и палками забили Акбара насмерть. Это они так думали – что насмерть. Тётя Люба на покрывале притащила пса домой и выходила его. А потом взяла карабин мужа и вечером пошла в магазин, когда там было полно народу.
И показала ружье:
– Еще кто сунется к собаке – пристрелю!
Угроза подействовала. Мужики стали ходить другой «пьяной тропой», А тётю Любу называли «Карабин».

Детей у тёти Любы не было, как говорила мама, застудилась на рыбалке, когда хариусов ловила. Я была на такой рыбалке только раз, когда приезжала на практику в Петропавловск, и от газеты «Камчатская правда» меня послали в командировку на родину, в Пенжинский район. Тогда-то дядя Вася и взял меня хариусов ловить. Весной река Пенжина разливалась, захватывая прибрежную тундру, и вот там-то, среди кочек и кустов хариусу было раздолье.
Но чтобы поймать рыбу, нужны были болотные сапоги, в которых затем надо было бродить с удочкой по заливной тундре, выбирая неглубокие места и стараться не набрать в болотники воды. Да ещё при этом внимательно смотреть – где ходит хариус, оставляя круги на воде. Меня хватило на полчаса, я два раза оступилась, промокла, и пришлось сушиться у костра.

х х х

Мама и две её подруги, Клава и Люба, были не похожи, и похожи. Как крутое тесто, вымешены жизнью на севере Камчатки, её долгими зимами, морозами и пургами, радостями и потерями.
Я была на родине, в Манилах, уже после смерти мамы. Тётя Клава к тому времени уехала в Краснодарский край, купила там дом. Но вскоре умер её муж, а потом и она.
Жила я в Манилах у тёти Любы. Она так и не поехала на материк искать свою родню, жаловалась, что ноги совсем не ходят, но по-прежнему каждый день отправлялась на Сухую речку брать пробы воды.
– Ты мне пиши, Ирочка, я сама-то писать не люблю, но мы будем с моим старичком читать-перечитывать твои письма.
Дядя Вася к тому времени стал подслеповат, но всё равно уходил в тундру, сидел у костра, слушал, как летят утки, и не стрелял.

(Отрывок из моего рассказа «Сухая речка», весь рассказ – в литературно-краеведческом сборнике «Камчатка» за 2016 год).

Ирина ОСНАЧ.

 
По теме
Управление Роспотребнадзора по Камчатскому краю отмечает, что по итогам 12 недели 2024 года эпидситуация по гриппу и ОРВИ оценивается, как благополучная:
Роспотребнадзор